Ты замечаешь это не сразу.

Быть может, сначала и вовсе не замечаешь. Это уже потом, наблюдая за шорохами теней, что кидаются врассыпную по тёмным углам при виде тебя, начинаешь что-то подозревать. Что есть в тебе что-то такое, что заставляет их бояться. Непонятное. Пугающее. Странное.

И ты боишься сам. Стараешься быть осторожным. Оглядываться по сторонам, когда остаёшься один. На всякий случай. Мало ли что. Вдруг.

И совсем упускаешь момент, когда это начинает работать в обратную сторону. Чужие взгляды становятся пристальней, мир вокруг - всё более непонятным, чудеса - реалистичными.

И люди слетаются на твой свет, словно бабочки на огонь. Словно ты - единственный источник тепла в этой Вселенной. Потому что там, где ты - всё иначе. Не так. Не по правилам.

И пугающе завораживает.

Сколько жизней ты изменил? Скольких спас? Скольких сбросил в Бездну? Ты забыл, сбился со счёта, устал считать. Просто знаешь то, что словами не объяснить.

И другие тоже. Не знают, но чувствуют. И продолжают лететь к тебе. Биться о раскалённое стекло хрупкими, как хрусталь, крыльями. Обжигаться и падать, приносить тебе в жертву свои реальности, чтобы ты подарил им другие.

И ты не желаешь, но продолжаешь творить то, для чего был однажды создан. В конце концов, ты не один проходил через это. Есть и другие. Были. Будут.

И ты закрываешь глаза, чтобы сделать последний шаг, потому что ведь есть и другие миры, кроме этого.

- Сколько ключей ты собрал? - спросила я у него, когда дверь комнаты захлопнулась, отсекая нас от других игроков.
- А ты? - ответил он вопросом на вопрос.
- Три, - осторожно сказала я. Об уничтоженной четвёртой записке - той, что ниточкой вела ко мне - я, разумеется, упоминать не стала.
Он смерил меня долгим взглядом.
- Ну разумеется. Ты всегда любила загадки.
И замолчал.
- Так сколько ключей?
- Ни одного, - осклабился он и скрестил на груди руки. Намеренно. Так, чтобы даже в полумраке я видела ещё не застывшую на запястьях кровь.
- Ты собирал не ключи, а жертвы! - рассерженно прошипела я. - Хоть это и не было запрещено правилами, ты уклонился от них, предпочитая убить игрока, нежели отобрать у него часть загадки! Ты понимаешь, что ты творишь?
- Настоящая игра начнётся тогда, когда мы останемся наедине. Если кто-то не понимает, что поворачиваясь спиной к двери, он сам расписывается в своей бездарности… Что же, разгадывать с тобой загадки мы начнём быстрее.
- Ты сумасшедший. Никто не должен нарушать правила таким грязным образом.
- А я не нарушаю. Я создаю свои. В моих в игре участвует лишь два игрока.
Я посмотрела на его торжествующее лицо.
- Тогда я тоже создам свои.

Воздух подёрнулся слабой зеленоватой дымкой.
- Что ты?..
Его слова утонули во взрыве изумрудных осколков.

- Я работаю в эту субботу.
- Тогда я принесу тебе поесть, ты, наверное, будешь уставшей за неделю. Что тебе приготовить?

До сих пор ловлю себя на мысли, что мне очень тяжело даётся принимать заботу в свой адрес. Отпустить привычку держать всё под железным контролем и позволить себе расслабиться. Ведь это же я, я и только я должна обнимать ту хрупкую девочку с синими крыльями, чтобы у неё хватило сил светить для других.

К зиме ночи становятся всё темнее и тише, холод ложится на землю рваным покрывалом, а я всё чаще жгу вечерами свечи. Не потому, что боюсь замёрзнуть - рождённая на исходе зимы, я помню, что снег был одной из первых вещей, которые я увидела. Но потому, что в тёмное полугодие всё невидимое становится чуть осязаемее и крепче, и я могу поделиться тем, что не выразить никогда словами.

Смотреть на огонь, на чарующую теплоту, утекающую между пальцами, завороженно ждать и касаться той пустоты, что вот-вот сорвётся со вздохом и ускользнёт, чтобы стать уже частью чужой души. Как тот дым, что рассеется, когда перестанет тлеть фитиль. Как тот свет, что твоё понимание однажды зажгло во мне.

Как момент того сладко-горького узнавания: мы шли с тобой бок о бок миллиарды лет и не остановимся, пока пепел разрушенного мира не поглотит остатки эха от наших шагов.

Пока не догорят все свечи, а я не перестану любить тебя той вечной любовью, которую не выбирала.

Сон зациклился. К тому моменту, как один и тот же кусочек стал повторяться в третий раз, словно кто-то поставил кассету на бесконечную перемотку, я уже полностью осознавала своё присутствие во сне.
"Остановись! Надоело!" - фыркнула я, стараясь освободиться от залипшего фрагмента. Пространство вокруг меня ехидно моргнуло светом, и сон начал транслироваться в четвёртый раз. Я ощутила злость.
"Ладно. Не хочешь по-хорошему - значит, будет как всегда". Я сосредоточилась, вспоминая то ощущение из своих кошмаров. Пространство наэлектризовалось и стало становиться зеркальным, и я с силой ударила по нему костяшками пальцев. Боли не было. По ушам ударил знакомый звук разбивающегося стекла, и мне на плечи посыпался знакомый град изумрудных осколков, под которым не было ничего.

- Вообще, я гирлянду хотела купить, а то в моей много лампочек перегорело, - поделилась я с В. итогами похода в псевдоикеевский магазин. - В итоге у меня есть фонарик и свечи, но по-прежнему нет гирлянды.

Он ответил спустя пару минут:
- Я недавно как раз купил две - белую и ещё одну, довольно необычного цвета. Первую я повесил на стену, а вот второй применения не нашёл. Этот цвет… Он совершенно не мой, но когда ты сказала, что у тебя нет гирлянды, я сразу подумал, что он очень подойдёт тебе. Давай покажу.
- Да, давай.

Когда я открыла фотографию, лампочки на ней сияли тем же самым цветом, что и я в своих снах.

Нет ничего правильней, чем ощущение, которое ты испытываешь, когда что-то закручивает вокруг тебя спираль неслучайных совпадений. Равно как и нет ничего более завораживающего, чем осознание того, что ты и есть источник этой силы.

Тот, кто хоть однажды испытал нечто подобное, поймёт меня.

Чужие эмоции давят на меня, как давит холодная толща воды на тело аквалангиста, спустившегося слишком глубоко под воду. И всё, что мне остаётся - это нарочито медленно подниматься на поверхность, молясь, чтобы азот внутри меня не закипел прозрачными пузырями.

А мне - лишь темнота.
Я - камень в рукояти твоего клинка.

Сегодня у коллеги от ковида умер близкий человек. Меня по-прежнему не пугает пандемия. Меня по-прежнему не пугает мир, что катится под откос по рельсам циничности страха. Мне он не принадлежит.

Но сейчас… я с трудом могу выдержать касание чужих эмоций. Я чувствую, как напрягаются и рвутся струны моей эмпатии. Я плохо умею выражать сочувствие. Говорить ободряющие слова. Быть для кого-то пылающим факелом в темноте.

Это то, что мне не даётся.

Но это то, что мне приходится делать. Снова и снова. Ради кого-то. Вопреки своему эгоизму.

Я не хочу, но не сдаюсь. Я нарушаю все свои обещания. Просьбы беречь себя кажутся мне дурацкой насмешкой.

Мои чувства не нужны даже мне.

- Ты читала "Ангелов и Демонов"? - спросила я у Солнечной.
- Нет.
- Жаль. С тобой делиться мыслями по поводу этой книги было бы приятно.
- Зная тебя, кто-то уже не спит ночами, читая её только потому, что так захотела ты.
- Ты права, - ответила я. Она действительно научилась предугадывать многие мои действия за то долгое время, что мы были рядом друг с другом.

Но всё же я ощущала лёгкое сожаление. Использовать человека как равнодушное и безжизненное зеркало своих мыслей и желать искренне разделить их с ним, коснувшись чужой души, - всё же слишком разные вещи.

Я вздохнула. Придётся снова довольствоваться не вторым.

У меня нет оберегов.

Только твой цвет в обрамлении холодного металла. Якорь для моей несовершенной памяти. То, что я не захочу уничтожить, даже если тысячу раз солгу.

То, что однажды едва меня не убило, приобрело новый смысл.

(Mg, Fe)2 SiO4.

Мимолётная игла взгляда, направленного в душу, - и тьма встречает тебя угасшим сиянием. Сиянием, которого никогда не существовало. Словно тянешь озябшие пальцы к огню, вороша ими холодные угли. Серый пепел оседает пылью на ладонях, а плечи греет тяжёлый колючий шарф.

Кто я такая, чтобы заглядывать в омут чужой пустоты? Того, что нужно мне, там нет. Ускоряю шаг. Эхо разносит глухой и тяжёлый звук. Ты можешь следовать за мной, если хочешь.

Но я не обернусь.

Дорога уходила из-под копыт лошади тёмной гибкой лентой, извиваясь, будто змея. Уже смеркалось, и кроны деревьев, что заслоняли собой значительную часть неба, отбрасывали на землю мрачные тени. Всадник, словно соревнуясь наперегонки с ночью, что дышала ему в спину, пришпорил коня и крепче сжал поводья. Нужно было спешить.

Если верить карте – пожелтевшему листу бумаги с оборванными краями, свёрнутому в трубку и торчавшему у всадника из кармана – где-то недалеко поблизости должна быть большая деревня, помеченная жирным чёрным крестом. Если, конечно, он не сбился с пути и всё это время двигался в правильном направлении. Впрочем, в этом он был уверен. Опытное чутьё ещё ни разу не подводило.

Не подвело оно и на этот раз. Довольно скоро дорога начала расширяться, мелькавшие по бокам деревья становились всё тоньше и ниже, и вот уже впереди задрожало неясное марево огней – верный признак того, что там живут люди.

Всадник натянул поводья, заставив лошадь перейти на шаг, и напряжённо вгляделся в ту сторону. Он знал, что лишняя осторожность никогда не бывает лишней, и потому больше не торопился, зная, что в деревне найдёт и горячий ужин, и ночлег. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы преодолеть оставшееся расстояние.

Едва лишь всадник пересёк невидимую линию, отделявшую крайний дом от леса, как он спешился и взял лошадь под уздцы. Его высокая фигура казалась довольно мощной и грубой в зимних одеждах, а шарф полностью закрывал нос и подбородок, так что в полутьме блестели лишь его глаза. Глаза у человека были непривычно яркие, льдисто-голубого цвета, а пространство под левой бровью пересекал некрасивый глубокий, но явно старый шрам.

Человек огляделся по сторонам. Улица, на которой он стоял, была пустой. Вокруг не было ни души, хотя в некоторых окнах горел свет. Рассудив, что незнакомцу едва ли будут рады в чужом доме, он не стал стучаться ни в одну из дверей, а двинулся вглубь деревни, ведя за собой лошадь.

Едва ли местный трактир располагался бы на окраине.

Логика не подвела путешественника. Пройдя несколько мелких улочек и свернув в поворот под крошащейся старой аркой с нацарапанной стрелкой, он услышал доносившиеся до него шумные звуки и почувствовал запах еды, а вскоре увидел и саму вывеску трактира – старую, пошарпанную, но вполне различимую.

Человек вошёл во внутренний двор, привязал лошадь и толкнул дубовую дверь, заходя в тепло.

Внутри оказалось не слишком светло, зато грязно и шумно. Часть людей расположились на грубых скамейках за длинными низкими столами, иные сидели чуть в отдалении в тёмном углу, громко переговариваясь между собой. Но все они на мгновение замерли, обернувшись в сторону незнакомца, едва тот вошёл. Смотрели как-то непонятно, но не настороженно, и выражения их лиц было сложно прочитать.

Не обращая на это никакого внимания, человек снял с головы шапку, тряхнув при этом порядком растрепавшимися волосами, и направился к стойке, за которой стоял трактирщик. Сунув руку под плащ, путешественник нащупал набитый деньгами мешочек, заменявший ему кошелёк, и выложил несколько монет перед собой.

- Мне нужно чего-нибудь выпить и плотно поесть, а также комната на ночь и сено для моей лошади. У вас ведь есть свободные места?

Трактирщик смерил гостя всё тем же странным, плохо читаемым взглядом, ручищей сгрёб деньги и кивком указал на свободное место в углу, где в некотором отдалении от других сидящих стоял небольшой круглый стол и две хромоногих табуретки.

- Еду скоро принесут, комната – первая дверь на втором этаже, лестница наверх прямо за стойкой. О лошади позаботятся.

Ответ удовлетворил путешественника, и он удовлетворённо хмыкнул, отступая назад. Усевшись на месте, куда указал ему трактирщик, он расстегнул плащ и подпёр щеку рукой, разглядывая местных. Те же, казалось, потеряли к незнакомцу всякий интерес, но его не покидало смутное ощущение того, что за ним наблюдают. Впрочем, это место было довольно тихим по сравнению с теми местами, где ему доводилось бывать. Ни одного намёка на пьяную драку за те пятнадцать минут, что он успел провести здесь.

За раздумьями человек не заметил, как к нему приблизился сам хозяин, державший в руке кувшин эля и большое блюдо с дымящейся едой. Он поставил всё это перед ним на стол, не забыв также бросить вилку и нож сомнительной чистоты, и удалился. Путешественник, изрядно утомившийся и голодный после долгой дороги, немедленно принялся за еду. Но едва лишь он вонзил вилку в аппетитный кусок мяса из жаркого, как на стул рядом с ним кто-то плюхнулся, и зазвучал тонкий девичий голос.

- Шёл бы ты отсюда, пока ещё ночь не в своих правах. В лесу – и то безопаснее.

Человек поднял голову.

Напротив него сидела худенькая девчонка, не больше лет пятнадцати на вид, закутанная в какие-то чёрные тряпки. Выглядела бы она, как обычный ребёнок, если бы ни одна деталь в её внешности – длинные белые волосы (седые?) – спускались волнами по её плечам и доходили практически до колен, не заплетённые в косу и не схваченные никакой лентой.

Девчонка смотрела на сидящего напротив неё мужчину с какой-то смесью озабоченности и любопытства, и явно не испытывала ни страха перед незнакомым человеком в несколько раз старше её, ни брезгливости при виде шрама на его лице. Это вызывало интерес.

- Глядя на ребёнка в месте, где собираются выпить взрослые мужики, странно слышать от него же речи о безопасности, - человек нахмурился, изучая девчонку. – Ты вообще кто такая?

- Я серьёзно, - сказала та, быстрым жестом откидывая белые волосы со лба. – Здесь небезопасно находиться. Для меня – нормально. А для тебя нет, - взгляд её встретился с суровым взглядом льдисто-голубых глаз незнакомца, но она выдержала его, даже не моргнув. А затем наклонилась ниже, так, что её странные волосы практически задевали тарелку сидящего напротив человека, и прошептала, очень тихо, так, чтобы никто в трактире больше их не мог расслышать:

- Ты вообще знаешь, что за люди вокруг тебя? Точнее, не люди, а…

- Кай. Меня зовут Кай, - прервал её незнакомец, и взгляд его изменился. – Ты хочешь есть? Тебе заказать что-нибудь?

- Ты что, издеваешься? Я же тебе сказала, здесь опасно и тебе нельзя здесь оста…

- Довольно, Йодис.

Девчонка с белыми волосами ошарашенно уставилась на него. Кая, очевидно, развеселил её вид, потому что он внезапно расхохотался и щёлкнул пальцами у неё перед лицом.

- Откуда ты знаешь моё имя? Ты что, тоже… из этих?! Так не похож ведь.

- Тише, - Кай приложил палец к губам, и его облик уже не казался таким суровым, как в тот момент, когда он только переступил порог трактира. – Не нужно больше говорить об этом.

Йодис, быстро скрыв проступившие на лице эмоции, кивнула.

- Ладно… Принято. Вижу, в советах ты не нуждаешься, и в помощи тоже.

- Так тебе что-нибудь заказать?

- Не надо… - девчонка явно занервничала от того, что её имя, которое она тщательно скрывала, так легко угадали. Теперь она больше напоминала обычного пугливого подростка. Но Кай знал, что это было не так. Как знал и то, что она пыталась сказать ему несколько минут назад про людей, которые жили в деревне. Точнее, не людей.

Кай ухмыльнулся, доел жаркое, отставил в сторону недопитое пиво и кивнул Йодис.

- Доброй ночи.

Та отвернулась и не ответила.

Кай обогнул стойку, поднялся на второй этаж по жутко скрипевшей лестнице, быстро нашёл свою комнату и, не раздеваясь, лёг на кровать, отворачиваясь к стене. Комнату на ключ он запирать не стал – он знал, что от непрошеных гостей запертая дверь не спасёт.

Огонёк масляного светильника, который он задул, моргнул в последний раз, и всё погрузилось во тьму.

Утром Кай проснулся от того, что солнечные лучи били в маленькое окошко его комнаты. Зевая, он быстро умылся и спустился вниз, на первый этаж.

Трактирщик испуганно посмотрел на него и поставил перед ним тарелку с завтраком и кружку с каким-то дымящимся напитком, ни сказав ни слова про дополнительную плату.
Кай усмехнулся и обвёл взглядом помещение. Йодис он заметил сразу. Она выглядела единственным бодрым человеком в этом заведении, кроме него самого, - а вот немногочисленные гости и сам хозяин выглядели так, будто их переехала лошадь.

Пожиратели снов… Твари, что маскируются под обычных людей и встречают наивных путников с ужином и ночлегом вечером, чтобы высосать жизнь через их сны. Им не тягаться с тем, кто эти сны для людей создаёт. Одной попытки им хватило, чтобы понять, кто он такой.

А Йодис… Девчонка с белыми волосами – верный признак поражения белой хворью. Та, что из-за болезни не сможет спать. Никогда. Ходячая аномалия, единственный вид человека, что сможет выжить рядом с подобными тварями.
Забавное существо. Пыталась предупредить создателя снов об опасности, не зная о том, кто он такой. Надо бы предложить взять её с собой.

Путешествие обещало быть долгим.

Чужая ложь - это ключ, открывающий все замки и разрывающий железные цепи. Ведь слово лжеца не имеет веса и ничего не значит, но может служить добротным дорожным кирпичом, что ляжет под ноги, и невесомым птичьим пером, что опустится на грудь лёгким дыханьем свободы.

Единожды солгав мне, ты станешь очередной крепкой ступенью лестницы, что однажды приведёт меня к свободе.