Коллега, который однажды уже помог мне выйти из крайне нехорошего состояния, познакомив со вселенной "Дюны", подарил мне на день рождения картину по номерам.
"Надеюсь, ты не закидаешь меня тапками за цвета", - похлопал он меня по плечу, вручая подарок. Моё отношение ко всем предметам жёлтого цвета уже стало на работе чем-то вроде легенды и переросло в локальный повод для постоянных шуток.
Палитру я открывала с понятным опасением. Ни одного намёка на омерзительный жёлтый. Зато очень много красных, рыжих и голубых оттенков.
Храните боги этого святого человека.
4 March
0
26 February
Восхищение - пренеприятнейшая из всех человеческих эмоций. Оно превращает тебя в бога, которым ты не хотел становиться. В бога, которого лишили права остаться глухим к бесконечным молитвам и оставили умирать с чужими ранами на сердце.
Я никогда не говорила о том, что чувства, рождённые не во мне, кандалы для меня, мучительно и долго разъедающие плоть, оставляющие незаживающую дыру с обожжённым краем, сквозь которую утекает по каплям моя душа. Иным помогала слепая вера в меня, а мне - вера в то, что боль исцеляет.
Быть мной - это быть человеком, который стоит на вершине скалы в ожидании краткого мига падения - не потому, что хотел летать, но потому, что осознавал неизбежность этого, вдыхая морскую солёную свежесть и глядя вниз на шумящие пенные волны. Быть мной - это вечно чувствовать тяжесть чужой руки на своём плече и упругость пружинящих пальцев, готовых отправить тебя в твой последний полёт.
И когда я однажды сказала тебе о том, что не желаю чувствовать вовсе, я имела в виду именно это - если мне суждено для кого-то остаться богом, я хотела бы быть слепым и глухим божеством для своих молитв - чтобы слыша шум ветра в ушах в миг, когда обрывается моя жизнь, не пожалеть о том, что я её кому-то отдала.
Услышал ли ты, разобрал ли мой тихий шёпот?
Я никогда не говорила о том, что чувства, рождённые не во мне, кандалы для меня, мучительно и долго разъедающие плоть, оставляющие незаживающую дыру с обожжённым краем, сквозь которую утекает по каплям моя душа. Иным помогала слепая вера в меня, а мне - вера в то, что боль исцеляет.
Быть мной - это быть человеком, который стоит на вершине скалы в ожидании краткого мига падения - не потому, что хотел летать, но потому, что осознавал неизбежность этого, вдыхая морскую солёную свежесть и глядя вниз на шумящие пенные волны. Быть мной - это вечно чувствовать тяжесть чужой руки на своём плече и упругость пружинящих пальцев, готовых отправить тебя в твой последний полёт.
И когда я однажды сказала тебе о том, что не желаю чувствовать вовсе, я имела в виду именно это - если мне суждено для кого-то остаться богом, я хотела бы быть слепым и глухим божеством для своих молитв - чтобы слыша шум ветра в ушах в миг, когда обрывается моя жизнь, не пожалеть о том, что я её кому-то отдала.
Услышал ли ты, разобрал ли мой тихий шёпот?
19 February
Сколько ещё в этой голове нерождённых образов, спрятанных мыслей? Когда я избавляюсь от них, не проронив при этом ни звука, мне становится легче. Незачем тратить слова.
Руна моих снов.
13 February
И не исчезнуть, не скрыться никуда от этой двойственной жизни - ощущения, что ты не принадлежишь этому миру, что ты здесь проходимец, никто, заплутавший и сбившийся с дороги странник, ошибка в системном коде.
Смотришь в чужие глаза, пропускаешь их раздражающий свет сквозь себя с отчаянной неохотой, словно надеешься, что среди сотен пустых миражей мелькнёт свет звезды с твоей, родной для тебя стороны. Но не находишь его. И хохочешь до рези в лёгких.
Таких, как ты, здесь не знают. Не помнят. А изумрудная руна всё жжёт изнутри запястье на левой руке, как в моём старом сне. Как будто огонь вот-вот прорвётся сквозь чистую нетронутую кожу и запляшет на ней, возвращая тебе всё то, что ты потеряла.
И с каждым днём эта острая резь, эта жажда становится всё сильней.
Невыносимо.
Смотришь в чужие глаза, пропускаешь их раздражающий свет сквозь себя с отчаянной неохотой, словно надеешься, что среди сотен пустых миражей мелькнёт свет звезды с твоей, родной для тебя стороны. Но не находишь его. И хохочешь до рези в лёгких.
Таких, как ты, здесь не знают. Не помнят. А изумрудная руна всё жжёт изнутри запястье на левой руке, как в моём старом сне. Как будто огонь вот-вот прорвётся сквозь чистую нетронутую кожу и запляшет на ней, возвращая тебе всё то, что ты потеряла.
И с каждым днём эта острая резь, эта жажда становится всё сильней.
Невыносимо.
7 February
Не люблю этот город, но возвращаюсь в него снова и снова. Смотрю, как днём солнце золотит плитку под ногами и стёкла витрин, а ночью исчезает, уступая место сверкающей люминисценции разноцветных огней.
Этот город - чудовище, страшней, чем те, что из мифов Лавкрафта; он сожрал и переварил сердца стольких дорогих мне людей, что я уже сбилась со счёта. Но я не теряю надежды, оборачиваюсь каждый раз, как только широкие улицы начинают ветвиться на маленькие костлявые переулки; сидя в кофейне, рассматриваю в стеклянном чайнике отражение за спиной, словно ты выйдешь оттуда, как будто Чеширский кот, живой и целый. Но город выплёвывает из ниоткуда лишь твою бледную тень. И я раздражаюсь.
Чувство мучительней, чем тоска. Не люблю приезжать сюда.
Скоро опять вернусь.
Этот город - чудовище, страшней, чем те, что из мифов Лавкрафта; он сожрал и переварил сердца стольких дорогих мне людей, что я уже сбилась со счёта. Но я не теряю надежды, оборачиваюсь каждый раз, как только широкие улицы начинают ветвиться на маленькие костлявые переулки; сидя в кофейне, рассматриваю в стеклянном чайнике отражение за спиной, словно ты выйдешь оттуда, как будто Чеширский кот, живой и целый. Но город выплёвывает из ниоткуда лишь твою бледную тень. И я раздражаюсь.
Чувство мучительней, чем тоска. Не люблю приезжать сюда.
Скоро опять вернусь.
3 February
Когда переживание чужих эмоций переполняет меня, как кубок с водой, льющейся через край, мой организм требует перенести его в безопасное пространство снов, где даже свои кошмары приятнее, чем беспокоиться за близких людей.
В мои глаза можно вставлять спички, реальность дрожит и смазывается, и, кажется, это проблема, потому что педаль газа утоплена мною в пол, а под колёсами - снежное месиво и притаившиеся заносы. Ледяное крошево бьёт в лобовое стекло, и видно чуть больше, чем ничерта.
Включаю The Hidden Citizens и почти сразу жалею о том, что не Dragonforce - внимание перестаёт ускользать так сильно, но бодрости не прибавляется, и я с трудом доезжаю до дома, бросаю вещи на заднем сиденье и поднимаюсь наверх. Не успеваю даже толком раздеться - только почувствовать кожей тёплый кошачий бок, прежде чем меня поглощает спасительная чернота.
В мои глаза можно вставлять спички, реальность дрожит и смазывается, и, кажется, это проблема, потому что педаль газа утоплена мною в пол, а под колёсами - снежное месиво и притаившиеся заносы. Ледяное крошево бьёт в лобовое стекло, и видно чуть больше, чем ничерта.
Включаю The Hidden Citizens и почти сразу жалею о том, что не Dragonforce - внимание перестаёт ускользать так сильно, но бодрости не прибавляется, и я с трудом доезжаю до дома, бросаю вещи на заднем сиденье и поднимаюсь наверх. Не успеваю даже толком раздеться - только почувствовать кожей тёплый кошачий бок, прежде чем меня поглощает спасительная чернота.
31 January
Сколько ни бросайся ветру невысказанными словами, а легче не станет. Сколько ни слушай чужие звуки, а смысла в них нет. Бьёшься об стекло снов, как рыба об лёд, и кусаешь ладонь, чтоб никто не услышал немого крика.
Если бы я только могла говорить с тобой цветами - как раньше, терзая пером старый альбом, пока ты смотришь на меня издалека, думая, что я не вижу, - я бы рассказала тебе так много. О том, как бьётся в изумрудную крошку дымка снов. О том, что первым цветом в моей настоящей жизни - не этой смешной подделке - стал кроваво-алый. О том, что моё отчаяние - иссиня-чёрного цвета, а надежда светится серебром. И не было бы ничего прекраснее в мире, чем эта палитра.
Но то всё мысли. А я не там.
Открываю глаза и смотрю, как пушистыми хлопьями оседает на плитку снег. Белый-белый. Лишённый всякого цвета.
Пальцы мёрзнут, снежинки колют глаза. и я моргаю. Смотрю, как край дороги теряется, исчезает в тумане твёрдой воды.
Когда исчезнет последняя капля цвета, исчезну и я?
27 January
- Что тебя так тревожит? - спрашивает Зеркальщик.
- Мне очень сложно это объяснить, - говорю я. Хотя я и знаю.
- Не можешь сказать мне - посмотри на своё отражение и произнеси вслух. Шёпотом, чтоб никто не услышал.
- Я даже этого не могу, - признаюсь ему я.
Зеркальщик нервничает.
- Да ты даже с моста будешь лететь с кривой улыбкой, чтоб никто не понял, о чём ты думаешь в этот момент. Плохая привычка.
- Нормальная для того, кто никогда не стремился к хорошим качествам.
- Чушь.
- Ну и что же во мне хорошего?
- Ты! - заявляет Зеркальщик тоном, не терпящим возражений.
И не поспорить с наивным упрямцем.
- Мне очень сложно это объяснить, - говорю я. Хотя я и знаю.
- Не можешь сказать мне - посмотри на своё отражение и произнеси вслух. Шёпотом, чтоб никто не услышал.
- Я даже этого не могу, - признаюсь ему я.
Зеркальщик нервничает.
- Да ты даже с моста будешь лететь с кривой улыбкой, чтоб никто не понял, о чём ты думаешь в этот момент. Плохая привычка.
- Нормальная для того, кто никогда не стремился к хорошим качествам.
- Чушь.
- Ну и что же во мне хорошего?
- Ты! - заявляет Зеркальщик тоном, не терпящим возражений.
И не поспорить с наивным упрямцем.
-… и тогда я поняла одну простую истину: никогда не следовать за кем-то. Хватит с меня жертв.
- Брось. Ты можешь говорить что угодно, но я знаю, что у тебя есть те, кого ты не в силах будешь оставить.
- Ты не понимаешь. Следовать за кем-то - значит изменить своей цели. И если я остаюсь рядом - это лишь означает, что цель изменилась. И этот человек стал её частью. Стал частью меня.
- Брось. Ты можешь говорить что угодно, но я знаю, что у тебя есть те, кого ты не в силах будешь оставить.
- Ты не понимаешь. Следовать за кем-то - значит изменить своей цели. И если я остаюсь рядом - это лишь означает, что цель изменилась. И этот человек стал её частью. Стал частью меня.
24 January
Ночь выдалась отвратительной. Отключившись прямо в одежде в восемь вечера, я проснулась около половины первого и не могла сомкнуть глаз до четырёх, с переменным успехом то задыхаясь от адреналиновых выбросов в кровь, то ровно успокаиваясь под монотонный счёт вдохов и выдохов. Провалиться в глубокий сон мне так и не удалось, и, даже когда смогла уснуть, всё равно просыпалась от малейшего шороха.
С утра, собрав остатки здравого смысла в кучу, написала В., что мы не сможем увидеться, потому что моё состояние окончательно пробило дно и любые мысли о взаимодействии с людьми вызывают у меня панику и отторжение. Он отреагировал на это достаточно спокойно и ответил, что я могу беспокоить его в любое время дня и ночи, если мне что-нибудь понадобится.
Что же, по крайней мере, я научилась не терпеть до последнего, а предупреждать о том, что меня лучше оставить в покое и не трогать какое-то время. Сейчас мне легко взаимодействовать лишь с Зеркальщиком, Солнечной и апокалиптической семьёй. Это придаёт сил посреди хаоса во тьме.
С утра, собрав остатки здравого смысла в кучу, написала В., что мы не сможем увидеться, потому что моё состояние окончательно пробило дно и любые мысли о взаимодействии с людьми вызывают у меня панику и отторжение. Он отреагировал на это достаточно спокойно и ответил, что я могу беспокоить его в любое время дня и ночи, если мне что-нибудь понадобится.
Что же, по крайней мере, я научилась не терпеть до последнего, а предупреждать о том, что меня лучше оставить в покое и не трогать какое-то время. Сейчас мне легко взаимодействовать лишь с Зеркальщиком, Солнечной и апокалиптической семьёй. Это придаёт сил посреди хаоса во тьме.
20 January
У меня много целей, но нет желаний.
Я чувствую равнодушие к тому, чтобы что-либо осознавать, с кем-либо говорить, произносить чьё-то имя.
Но, когда я снова остаюсь на ночь у Солнечной посреди всей этой чертовщины - в квартире, где без сквозняков открываются двери, падают с полок предметы и гаснет свет - и сквозь сон понимаю, что её рука гладит меня по волосам, мне становится легче.
Значительно легче.
Я чувствую равнодушие к тому, чтобы что-либо осознавать, с кем-либо говорить, произносить чьё-то имя.
Но, когда я снова остаюсь на ночь у Солнечной посреди всей этой чертовщины - в квартире, где без сквозняков открываются двери, падают с полок предметы и гаснет свет - и сквозь сон понимаю, что её рука гладит меня по волосам, мне становится легче.
Значительно легче.
16 January
Сколько раз я пыталась сказать, что я чувствовала тогда в действительности, под сталью мерцающих в темноте глаз и обнажённой кожей; но разве можно было описать словами то нарастающее давление - не прохладного синего цвета Бездны, а удушливого и почти чернеющего, лишённого толики света - и выплеснуть то отчаяние, что владело мной, когда последние серебряные пузырьки поднимались наверх, где и там не существовало жизни? Сколько немых криков застряло в горле, сколько листов было смято?
Теперь это имеет иное значение.
Но я верну свой долг для своей несовершенной памяти.
30 December
Может быть, я навсегда отдаляюсь от дома.
Может быть, я, наконец, возвращаюсь домой.
Где в центре бури живёт спокойствие. Где в центре бури спряталась я.
Я носила зелёный цвет. Разбивала в осколки сны. Обрезала волосы.
Я спасала людей. Становилась пылающим факелом, верным плечом и опорой. Рыжим богом в хохочущем смертном теле. Много плакала и так же много смеялась. И никогда раньше не чувствовала себя такой всемогущей, как сейчас.
Отпускала лжецов, чьи слова были легче, чем перья у синих крыльев. И находила новых друзей. Птичку Грифона. Алёну. И DeadLero.
Привыкала к новым отношениям и тёплой заботе. Училась любить и чувствовать заново.
Таким был 2020. Забравший пустое. Принёсший хорошее тысячекратно. Возможно, для многих всё было наоборот. И кто-то молился, чтобы он поскорее ушёл.
А я хотела бы, чтобы он ещё задержался. Подольше. Хотя бы ещё на чуть-чуть. На мгновение.
Но время идёт. И я готова двигаться дальше.
Может быть, я, наконец, возвращаюсь домой.
Где в центре бури живёт спокойствие. Где в центре бури спряталась я.
Я носила зелёный цвет. Разбивала в осколки сны. Обрезала волосы.
Я спасала людей. Становилась пылающим факелом, верным плечом и опорой. Рыжим богом в хохочущем смертном теле. Много плакала и так же много смеялась. И никогда раньше не чувствовала себя такой всемогущей, как сейчас.
Отпускала лжецов, чьи слова были легче, чем перья у синих крыльев. И находила новых друзей. Птичку Грифона. Алёну. И DeadLero.
Привыкала к новым отношениям и тёплой заботе. Училась любить и чувствовать заново.
Таким был 2020. Забравший пустое. Принёсший хорошее тысячекратно. Возможно, для многих всё было наоборот. И кто-то молился, чтобы он поскорее ушёл.
А я хотела бы, чтобы он ещё задержался. Подольше. Хотя бы ещё на чуть-чуть. На мгновение.
Но время идёт. И я готова двигаться дальше.
28 December
И я бы рассмеялась от этой иронии.
Я создала так много.
Я создала так мало.
Я создала самого прекрасного монстра на свете. Монстра с двухцветной душой и со спящим сердцем. Знаешь ли ты, что будет, если оно проснётся?
Под моими ногами тьма, и я смотрю, как луч света пронизывает её насквозь. Я знаю. Но ты не поймёшь.
Ведь ты забрал всё, даже эти слова. А я не найду в себе сил, чтобы нарушить молчание.
Но зеркало отражает свет.
И свет всё так же блуждает сквозь бесконечную тьму. А я просыпаюсь во сне.
Хочу ли я выйти?
Я вижу горящий закат. Огонь обжигает. До самых лёгких. До горечи.
И красный цвет побеждает.
Таков час расплаты.
Разрушь тишину. Разрушь тишину.
Разрушь тишину.
Во мне.
Я создала так много.
Я создала так мало.
Я создала самого прекрасного монстра на свете. Монстра с двухцветной душой и со спящим сердцем. Знаешь ли ты, что будет, если оно проснётся?
Под моими ногами тьма, и я смотрю, как луч света пронизывает её насквозь. Я знаю. Но ты не поймёшь.
Ведь ты забрал всё, даже эти слова. А я не найду в себе сил, чтобы нарушить молчание.
Но зеркало отражает свет.
И свет всё так же блуждает сквозь бесконечную тьму. А я просыпаюсь во сне.
Хочу ли я выйти?
Я вижу горящий закат. Огонь обжигает. До самых лёгких. До горечи.
И красный цвет побеждает.
Таков час расплаты.
Разрушь тишину. Разрушь тишину.
Разрушь тишину.
Во мне.
22 December
Мои пальцы коснулись отполированного красного дерева. На ощупь оно было тёплым, и я вздрогнула. Это было странное ощущение, ускользающий момент, в котором не было ничего более правильного - сидеть на полу комнаты, где на стене синекрылые птицы улетали в алый закат, и ощущать на коленях приятную тяжесть электрогитары.
- Ты держишь её так, как если бы собиралась играть левой рукой.
- Именно поэтому я никогда не научусь, - я нежно коснулась струн, провела по ним, и в воздухе зазвенел мелодичный звук. Я замерла. Словно я уже играла на ней когда-то. Но я не умела и не могла. В моих руках это был хоть прекрасный, но бесполезный инструмент.
- Сыграй лучше ты. А я посмотрю.
- Хорошо.
- Ты держишь её так, как если бы собиралась играть левой рукой.
- Именно поэтому я никогда не научусь, - я нежно коснулась струн, провела по ним, и в воздухе зазвенел мелодичный звук. Я замерла. Словно я уже играла на ней когда-то. Но я не умела и не могла. В моих руках это был хоть прекрасный, но бесполезный инструмент.
- Сыграй лучше ты. А я посмотрю.
- Хорошо.