Я сижу, прижимая к груди историю, что красной нитью прошла через моё детство - историю, которая много лет назад перевернула что-то во мне, историю, которую я совершенно не ожидала когда-нибудь увидеть в печати. Пальцы скользят по обложке - чёрный, белый и серебро, шероховатая текстура, как я люблю.

Словно я провалилась туда, где уже была однажды. Словно это я прячусь под пыльной кроватью, вдыхая чужое отчаяние, словно это я направляю рельсы чужих догадок и слов, словно это я смотрюсь в зеркало, до рези в глазах стараясь разглядеть у себя над головой те цифры, которых мне никогда не увидеть, не прочитать. Никогда не превзойти оригинал, копией которого я не желаю становиться.

Я чувствую запах бензина и свежезажжённых спичек.

Потом, конечно, меня оторвут - один глупец наберёт мне на телефон, чтобы позвать на свидание - и драгоценные секунды уйдут на то, чтобы ответить отказом, но магия, магия этой истории никуда не исчезнет, и я по-прежнему буду сидеть вместе с ней, закрывая лицо руками.

Когда ты собьёшь огонь, чтоб спасти это тело, успеешь за секунду до того, как сознание выпорхнет из него, - задумаешься ли ты на мгновение, что стало с его душой?

Мы с отцом похожи больше, чем мне бы того хотелось.

- Возможно, моя точка зрения непопулярна, - говорит он, - но я не понимаю людей, которые думают, что всему обилию информации, что крутится вокруг них, можно доверять.

- Естественно, - кручусь на пассажирском, стараясь распрямить затёкшую спину, - ведь для того, чтобы решить иначе, нужно понимать, откуда информация взялась. С такой высокой скоростью потока сделать это достаточно сложно. Но обидно, что имея для этого шикарный инструмент в виде мозга, большинство даже не пытаются. Решить элементарную задачу по образцу - пожалуйста, решить иную по аналогии - невыносимый труд.
Отец хмыкает:
- И не говори. Недавно час доносил коллеге мысль, как меняются переменные настройки станка в зависимости от изменения угла захвата детали. Достал лист бумаги, несколько ручек, демонстрировал наглядно плоскости, указал на нужное место в инструкции - так нихрена и не понял.
- Неудивительно. Товарищ пытался в знания, а ты привык пользоваться пониманием. Как и я.
- Полезный скилл.

Я молчу, отвернувшись лицом к стеклу. За окном - фонари, что считают метры на питерской трассе.

Одно из отпускных воспоминаний - то, как я сижу на нагретой за день гальке рядом с парнем, которого знаю полчаса и задумчиво смотрю на рунический кулон, висящий у него на груди.
- Не хочешь встретиться завтра?
- Нет, - говорю я.
- Почему? - он спрашивает.
- Тейваз, - отвечаю я. - Разные дороги. У меня своя, - мои пальцы делают медленное движение, царапая воздух, но в конце концов я так и не осмеливаюсь коснуться отполированного дерева с выжженным на нём символом.
- Понимаю, - искра любопытства загорается в его глазах, и я вижу, как его взгляд буквально скользит по мне, пытаясь отыскать тот символ, которым отмечена я. Это узнавание и неузнавание одновременно меня забавляет.
- Не скажу, кто я, - смеюсь и показываю пальцем на край неба. - Смотри, какой там закат.

Все люди, отмеченные рунами, на моей памяти шли по удивительному пути.

"Твои письма мне обещали мор - принесли гладь.
Был один герой - вышел за забор и попал в ад.
Тот, кто не был смел, угодил в плен четырёх стен.
Ни о чём не рассказывай больше совсем - я устала от плохих новостей".

В Батуми мне практически не снятся сны. Я говорю "практически" - потому что в одну из ночей я обнаруживаю себя сидящей у штормящего моря с тяжёлой книгой в руках. Открыв её, я с удивлением вижу на пожелтевших хрустящих страницах свой собственный почерк; от начала и до конца обложки рукопись написана мной. Книга выглядит очень старой, но чернила кажутся ещё совсем свежими - изумрудные буквы оставляют на моей ладони яркий отпечаток, когда я провожу ею по шероховатости листа.

Зелёный цвет - якорь для моей несовершенной памяти, картина, не желающая выцветать. А эта рукопись - все собранные воедино воспоминания о моей попытке найти понимание с миром, отделённым от Бездны и хрупкости снов. С миром, которому принадлежал ты, который заговорил со мной через тебя.

Где я была бы сейчас?
Кем я была бы сейчас?

Когда смотрю на штормящее море впервые, думаю, что знаю ответ.

Я смотрю в твои глаза, путник, и храню молчание.

Слова бесполезны - за меня будут говорить символы, что я держу в раскрытых ладонях. Кому, как не тебе, знать, что всё, что нас окружает, несёт в себе скрытый смысл - отпечатки души того, кто оставил на память след - ощущение, цвет, мелодию, прикосновение, вещь. Всё обретает смысл, коснувшись лишь раз адресата, становится символом, который ведёт тебя, словно нить Ариадны, когда мир погружается в хаос и ты не знаешь, куда идти. Они так много значат для нас.

Возможно, в моих руках есть и твой. Пока незаметный. Но оттого не менее важный. Настанет день, когда я использую его, чтобы осветить в себе тьму.

Однажды.

Это только кажется, что путь Алхимика тернист и полон острых камней. На самом деле ко всему быстро привыкаешь. Кипятить на песчаной бане гнев, прокаливать в фарфоровом тигле стойкость, гнаться за конденсатом хрупкого счастья.

Рецепт сомнения так вообще очень прост: двенадцать грамм кофе, пять - сахара и двести миллилитров крутого кипятка.

"Завари мне кофе", - прошу я, глядя на твои плавные движения, а руки чуть заметно дрожат. И дрогнут ещё не раз, прежде чем я поднесу чашку к губам и вдохну поднимающийся от неё пар.

Во сне я не чувствую запахов.

Алая буря в GRIS напомнила мне о том, как выглядят и ощущаются мои панические атаки. Но, когда мой персонаж столкнулся с этим ветром в первый раз, я даже не задумалась о том, чтобы попробовать от него спрятаться или как-то защититься. Вместо этого я попыталась прыгнуть ему навстречу и посмотреть, что будет.

В этом и есть одна из ярко выраженных черт моего характера: если тебе страшно и ты не знаешь, как поступить, несись напролом, со всем своим отчаянием и скоростью, которую только можешь из него выжать. Ведь жизнь любит упрямых безрассудных идиотов.

Попытки других вовлечь меня в эмоциональную близость выводят меня из себя. За двадцать четыре года своей жизни я научилась куче неприятных, но необходимых во взрослой жизни вещей: брать на себя ответственность за принимаемые мной решения, в некоторых случаях брать на себя ответственность за решения других, предпочитать сражение с проблемами тому, чтобы трусливо бежать от них, поджав хвост. Имитировать хладнокровие и рассудительность я могу практически всегда, даже если внутри огня столько, что можно с лёгкостью сжечь целый мир. Даже физически неприятные для меня вещи в критических ситуациях не могут оказывать на меня сильного давления из-за развитого механизма деперсонализации.

Но чужие эмоции - это вещь, которая превращает меня в испуганного маленького ребёнка, особенно, когда эти эмоции направлены на сближение со мной.

Я паникую.
Я теряюсь.
Я вхожу в абсолютный ступор.

У меня нет от них никакой защиты. Мои моральные принципы мешают мне причинять хорошим людям мучительную боль. Потому что быть жестокой к тем, кто этого не заслужил - ни разу не оправдание. Я могу лишь вяло огрызаться и читать непонимание в чужих глазах.

На этот раз меня накрыло так сильно, что я не сплю нормально и ловлю панические атаки вот уже три дня. И, сталкиваясь со всем этим, я не понимаю: почему на тысячу случаев, когда я испытываю боль, приходятся единицы, когда я её не чувствую?

Весь мир - доска, но кто на ней игрок?
Я вижу страх, который убивает разум,
Но я не верю ни в судьбу, ни в рок.
Засомневаться - означает сдаться сразу.

На миг промедлить - значит осознать,
Что в шахматы не мы играем - нами боги.
Ход за тобой - я так хочу узнать:
Ты пешка или всё же трикстер Локи?

Коснись же светом тьмы моей души
И прокляни тот миг, когда её увидишь.
Мир заслужил тонуть в крови и лжи.
Но кто его спасёт, пока ты дышишь?

Мы в силах дотянуться до небес,
И, дотянувшись, взять на плечи тяжесть хмуро.
Мы можем всё, пока мы рядом есть.
Так сделай шаг со мной навстречу сердцу бури.

Букет мне ловить не хотелось от слова совсем. Страшная вещь - эти ваши традиции. Но ничего не попишешь, надо - значит, надо. Ну, думаю, ладно, стану в уголочке, с краешка, точно в меня не полетит.

Ага. Наивная. Бросок оказался снайперским - ровно мне в грудь. Пришлось наклониться, чтобы поднять, и тут пыль какая-то в глаза попала, что больно до рези. Пытаюсь проморгаться, а ведущий уже тут как тут.

- Евгения, вы что, плачете?! Что с вами?
А у меня слёзы по щекам в прямом смысле дорожками катятся от этого песка.
- Нет, я, конечно, знал, что не все девушки хотят замуж, но чтоб НАСТОЛЬКО не хотеть.

Гости дружно легли.

Сны начинаются всегда по-разному, но заканчиваются примерно одинаково: моим вскриком и жадным глотком воздуха, и тупой болью в сведённых судорогой пальцах. Начало этой гонке было положено так давно, что не вспомнить, конца и вовсе не видать, зато иногда случаются паузы - перевести дыхание, вспомнить, кто ты.

Я устала считать ночи, и в одну из них я закрыла глаза с мыслью очнуться по ту сторону в безопасности. Там, где не придётся искать никого и рушить миры. Желание сбылось: я толкнула дверь, и увидела за ней Зеркальщика, сидящего на кафельном полу. Редкий момент спокойствия, когда запястьем чувствуешь крепкое прикосновение друга и его поддержку. Не напрасно. Ничто не напрасно.

Ночь коротка, за ней снова день, снова ночь - время снова бежать вперёд, танцевать блейд раннером на хрупких скелетах миров - снова руки по локоть в крови, снова адреналин выжимает сердце. Помнить иное, но не желать его больше. Иначе время не пощадит мою память - ни эхо Бездны, ни мои крылья, ни тебя.

Отлаженный диссоциативный механизм защищает меня от ментального перегрева: вопросы, которые нужно срочно решить, сыплются на меня, как из ведра, а я совершенно не знаю, что с этим делать. Зато знает та, другая, рациональная девушка-автомат; я чувствую себя пассажиром, прочно зафиксированным ремнём на переднем сиденье, пока водитель виртуозно обгоняет поток, выходя на встречную полосу. Мои мысли застряли, уперевшись в стекло той части меня, которую я совсем не знаю.

Остаётся лишь слепо довериться её внутреннему навигатору.

Зеркальщик сидел напротив меня, сжимая в руке бокал вина в порыве тихой злости.
- Я не могу отпустить своё прошлое, сколько бы ни старался. Каждый раз, когда я хочу идти дальше, оно оказывается сильнее меня. Я ненавижу это чувство.
- Не отпускай.
- Не отпускать? Оно мешает мне жить, Алхимик! Мне нужно забить на него, но я не могу.
Я еле слышно вздохнула. Я колебалась. Мне бы хотелось поговорить с ним, не закрывая душу. И рассказать ему две истории. О том, как Бездна стала моей защитой. О том, как я протянула руку навстречу своим кошмарам, чтобы перестать рвать своё сердце на куски. Одна я, хранящая в себя три мира. Но я понимала, что путь, который я для себя избрала, не подошёл бы ему. Он ничего не знал о стороне, воздухом которой я дышала. Но дать совет я всё же могла.
- Верно, не отпускай. Нет никакого смысла уничтожать всё то, что было для тебя ценным. Смотри назад, всегда храни воспоминания в поле своего зрения. Но никогда не думай о них в контексте того, что ты потерял. Думай о том, что ты приобрёл. Используй это. Извлеки максимум выгоды. Преврати свою слабость в источник своей силы. А я буду рядом, если потребуется.
Зеркальщик медленно кивнул, явно задумавшись над моими словами, и протянул мне второй бокал.
- До дна?
- До дна.

Я иду рядом с Зеркальщиком - моя рыжая макушка едва-едва достаёт ему до плеча. Он рассказывает одну из своих историй и полушутливо толкает меня в бок, пока я жадно вслушиваюсь в его слова, стараясь ничего не упустить.

Сколько людей уже рассказывало мне о своей жизни - обнимая меня посреди шумной толпы, сжимая мою руку как последнюю надежду в безмолвном полумраке, дыша мне в затылок на хрустящих простынях - но скольким из них я позволяла увидеть нечто большее, чем просто тени, что залегли на моём застывшем камнем лице? Одной из первых полезных вещей, которых я крепко-крепко усвоила, учась жить в этом мире, оказалось умение скрывать. Скрывать свои мысли, чувства, дыхание тёплой души. Так точно не потеряешь себя, прикасаясь к чужому сердцу.

Но глядя на его улыбающуюся фигуру, я думаю о том, что жизнь любит тех, кто осмеливается противостоять её догмам - ведь человек, хранящий в себе столько тайн, до сих пор не сломался, начав делиться ими с кем-то.

И это кажется мне прекрасным.

Уголки моих губ сами собой поднимаются вверх. И я впервые за несколько месяцев не одёргиваю себя, чтобы это исправить.